ИМЯ И МЕСТО: ТОПОНИМИЧЕСКИЙ ПАЛИМПСЕСТ В ГЕОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ

ano006

Аннотация: Рассматриваются возможности использования концептуальной модели «место как палимпсест» в геотопонимических исследованиях геокультурного пространства на примере Западного Полесья Беларуси. Отмечается, что топонимия как палимпсест характеризуется многослойностью, полифонией и множественностью измерений. Констатируется, что значительный интерес представляют изломы геотопонимического палимпсеста, отражающие этноязыковые контактные зоны и дающие представление о предшествующих слоях.

Выпуск: №3 / 2018 (июль — сентябрь)

УДК: 81'373.21

Автор(ы): Басик Сергей Николаевич
кандидат географических наук, профессор, школа свободных исследований, Конэстога Колледж, г. Китченер, Канада

Страна: Канада

Библиографическое описание статьи для цитирования: Басик С. Н. Имя и место: топонимический палимпсест в геокультурном пространстве [Электронный ресурс] / С. Н. Басик // Современные проблемы территориального развития : электрон. журн. – 2018. – № 3. – 1 электрон. опт. диск (CD-ROM). – Систем. требования: Pentium III, процессор с тактовой частотой 800 МГц; 128 Мб; 10 Мб; Windows XP/Vista/7/8/10; Acrobat 6 х.

 

Введение и постановка проблемы

Поиск новых подходов и концептуальных моделей для изучения социально-пространственных отношений в рамках геокультурного пространства представляет собой важную научную задачу для гуманитарного направления географии. Особую роль здесь играют геотопонимические исследования. Интегральный фокус данного направления исследований позволяет апробировать теоретические модели, доселе лишь спорадически использованные в отечественной культурной географии.

Геокультурное пространство обладает сложной структурой, а его многослойность есть отражение этой сложности [1, с. 22]. В данном контексте представляет интерес теоретическая модель «место как палимпсест», которая с ростом интереса к знаково-символическим качествам ландшафта стала научной метафорой при интерпретации понятия места в изучении культурных ландшафтов в англофонной культурной географии.

Исходно, палимпсест (от греческого πάλιν – «опять»,‎ ψάω – «стирать») – тип древней рукописи (в основном, на пергаменте), в которой новый текст был написан поверх старого, частично стертого текста. Это понятие давно функционирует как метафора в гуманитарных науках, археологии, архитектуре для описания сосуществования материальных элементов, возникших в разные исторические эпохи. Палеонтологи говорят о «палеоэкологическом палимпсесте» [2], в геоморфологии и геологии известен палимпсестовый рельеф – реликтовые унаследованные формы рельефа в случаях, когда «при длительной препарировке экзогенными процессами выявляются раннее скрытые структурно-петрологические особенности» [3, с. 318]. Современные работы по ГИС-технологиям и виртуальной реальности также широко используют данный термин («цифровой палимпсест») [4; 5]. В частности, ГИС-технологии активно применяются в исторических топонимических исследованиях, например, для пространственного анализа политической и социальной истории городов [6].

Физико-географы отмечают, что ландшафт напоминает палимпсест, так как «предыдущие явления или следы процессов оставили отпечатки в ландшафте, а более старые слои в большинстве случаев менее отчетливы или менее заметны, чем более молодые» [7, p. 203]. Визуальное представление о палимпсесте с отражением исторических изменений ландшафта представлено на рисунке 1. Здесь имеющие разную продолжительность жизни исторические элементы ландшафта изображены конусами разных цветов, а современный ландшафт, отмеченный верхней линией, имеет только несколько ландшафтных элементов и значительно отличается от ландшафтов прошлого.

Рис. 1. Ландшафт как палимпсест [7, p.204].

В постсоветской географической науке термин палимпсест используется в теоретической гуманитарной географии и в региональных исследованиях культурных ландшафтов [8; 9; 10; 11]. Термин является фундаментальным понятием в концепции места, так как отражает видение ландшафта «как многослойной структуры, хранящей следы различных эпох», хотя отмечается, что попытки перевести метафору палимпсеста до уровня модели пока что представляются «весьма фрагментарными» [12, с.148].

Следует отметить фактическое отсутствие работ с применением концептуальной модели палимпсеста в геотопонимических исследованиях. Полагаем, что топоним, в буквальном смысле как «имя места» (от греческого τοπος – «место», ονομα – «имя»), может и должен рассматриваться в фокусе модели «место как палимпсест», как вербальное отображение геокультурного пространства. Данный факт обусловил актуальность настоящей работы, где осуществлена попытка использования концептуальной модели палимпсеста для общего анализа топонимии на отдельных примерах в пределах одной региональной геокультурной системы Беларуси.

 

Метафора палимпсеста в геотопонимических исследованиях 

Метафора палимпсеста тесно связана с концепцией ландшафта как текста, которая возникла в конце ХХ века в англофонной культурной географии в рамках структуралистской и постструктуралистской философских традиций [13; 14]. Очевидно, что само понятие текста предполагает «чтение». Начиная с 1990-х годов, метафора текста становится одной из фундаментальных в критическом направлении топонимических исследований. Она подчеркивает динамическую сущность переписывания исторической памяти в пространстве [15]. Благодаря своему коммеморативному информационному потенциалу, географические названия дают возможность соединить пространство и историческое время.

Подчеркивается, что одновременно существующие в пространстве топонимы-знаки «могут быть прочитаны как определённая последовательность сообщений, как текст» [16, с. 355]. В городах урбанонимы формируют городской текст, отражаются на уличных знаках и картах, но не дают указания на прогрессию во времени, так как все события и герои сосуществуют одновременно [17]. Особенность топонимического комплекса как палимпсеста заключается в том, что прежние пласты не всегда стираются полностью, а зачастую сосуществуют вместе с новыми. Наиболее четко данная особенность прослеживается как раз в урбанонимии. Пространственная близость ликвидирует хронологию, разные эпохи и символы соседствуют рядом [18]. Названия внутригородских объектов разных периодов удачно уживаются, создавая гетерогенную разновозрастную топонимическую систему.

Фактически, городской текст очерчивает коммеморативные приоритеты и гегемонические дискурсы прошлых политических режимов [19]. Как официальная версия истории, вписанная в городской ландшафт, городской текст является выражением изменения политических приоритетов и властных отношений, а городскую топонимию можно рассматривать как палимпсест, который не только постоянно записывается и переписывается многими авторами, но также по-своему интерпретируется разными читателями [20].

Можно констатировать, что многократное переписывание топонимического палимпсеста основано как на стирании, так и на реконструкции прошлых пластов, причем некоторые из них могут восстанавливаться по нескольку раз в зависимости от коммеморативных приоритетов правящего политического режима. Постоянное стирание и переписывание палимпсеста четко иллюстрирует урбанонимия. Например, главный проспект г. Минска переименовывался 14 раз чуть более, чем за 200 лет: Захарьевская (1801) – Новый Город (1812) – Захарьевская (1812) – Гауптштрассе (1918) – Советская (1919) – Адама Мицкевича (1919) – Советская (1920) – Гаупштрассе (1941) – улица 25 марта (1944) – Советская (1944) – проспект Сталина (1952) – Ленинский проспект (1961) – проспект Франциска Скорины (1991) – проспект Независимости (2005). Ныне это проспект Независимости, но нет гарантии что название не будет стерто и переписано вновь.

Ономасты говорят о топонимии как о палимпсесте, где записана коллективная память всех предыдущих обитателей данного места [21]. Как указывалось, палимпсест «читается» и «понимается» по-разному различными акторами (или группами акторов) в зависимости от их характеристик, таких как образование, опыт, этноконфессиональная идентичность, эмоциональность и других. Топонимический палимпсест также является многослойным как и геокультурное пространство в целом, и состоит из разных фрагментов и измерений текста, часто в пределах даже одного слоя.

Фактически, топонимия может рассматриваться как палимпсест во всех частях геокультурного пространства нашей планеты. Исключение могут составлять только топонимические фронтиры – незаселенные регионы без топонимических субстратных слоев с только что созданной топонимией (дно Мирового океана, Антарктида, Арктика). Например, батионимы – названия частей подводного рельефа мирового океана, создаются как абсолютно новый слой на «чистом листе». Однако даже в пределах топонимических фронтиров есть элементы нескольких наслоений, выраженные политически мотивированной борьбой за пространство – например, английское, аргентинское и чилийское названия Антарктического полуострова (Антарктический полустров, Земля О’ Хиггинса, Тьерра де Сан- Мартин) или различные варианты названий арктических островов (Свальбард и Шпицберген).

В классических работах исследователей белорусской научной геотопонимической школы топонимический ландшафт традиционно характеризовался как комплексная многоуровневая система. Так, В. А. Жучкевич отмечал, что «роль топонимов можно сравнить с ролью остатков материальной культуры», географические названия могут быть систематизированы по времени и истории их возникновения, и это «сопоставляет их с геологической стратиграфией, где каждому названию может быть отведено свое место в исторических наслоениях различных эпох» [22, с. 54]. Аналогия между топонимической системой и геологической стратиграфией, широко применяемая в геотопонимических исследованиях, может рассматриваться как упрощенная модель палимпсеста. Г. Я. Рылюк характеризовал топонимы, как выражение «мироощущения людей», их повседневного общения и психологического состояния [23, c. 7]. Тем самым исследователь фактически определял эмоционально-символические функции топонимии в геокультурном пространстве, что перекликается с теоретическими разработками модели «место как палимпсест» в современной культурной географии.

Отмечается, что на современном этапе развития геотопонимики выявление региональной пространственной символики географических названий через анализ культурных, социальных и политических факторов и мотиваций формирования топонимической системы является перспективным направлением исследований. [24]. Рассмотрим отдельные элементы региональной топонимии Беларуси сквозь призму концептуальной модели палимпсеста.

 

Топонимия Белорусского Западного Полесья как палимпсест 

Исследователи отмечают мозаичность древней этнической истории, что обусловлено миграционными процессами, ассимиляцией и интеграцией этнических единиц [25]. Метафора палимпсеста, в свою очередь, предполагает неразрывность и постоянное взаимодействие различных культурных пластов в геокультурном пространстве.

Белорусское Западное Полесье представляет собой уникальный геокультурный регион, характеризующийся своеобразными природными условиями, историей, социально-экономическим и культурным развитием. Топонимический палимпсест западной части Белорусского Полесья представлен несколькими основными слоями: древним индоевропейским, балтским, славянским. В пределах пластов выделяются вкрапления ряда других топонимических элементов (возможно готского, кельтского и тюркского). Не исключено также наличие иных элементов: северо-восточные пределы ареала иллирийских гидронимов достигают южных окраин Западного Полесья Беларуси, также существует иллирийская этимология гидронима Горынь [26, с. 251].

Известно, что изменение семантической структуры геоконцепта и топонима как элемента ономастического слоя часто связанно с «пограничной» концептуализацией географического пространства (например, межкультурный диалог) [27]. В результате, происходит усложнение геотопонимического слоя палимпсеста: добавляются новые слои и измерения на границах-изломах. Полагаем, что здесь следует говорить об этноязыковых контактных зонах как изломах топонимического палимпсеста, где можно обнаружить топонимические следы прежних слоев и измерений, зачастую скрытых, переосмысленных или трансформированных более поздними влияниями. Новый пласт часто испытывает воздействие нижнего пласта, диффузия элементов приводит к расплывчатости или стиранию границ между пластами, и одновременно топонимы адаптируются в новой языковой среде: в рассматриваемом геокультурном регионе балтские переосмысливаются в славянской, а славянские оформляются балтскими формантами [28]. Этноязыковая мозаичность была характерна для разных периодов истории региона (рисунок 2), и балто-славянские контакты прослеживаемы в топонимии.

Рис. 2. Полесье в X – XIII вв. н. э. [ 29, с. 44].
1.Волыняне. 2. Древляне. 3. Дреговичи. 4. Ятвяги.

Например, гидроним Кречет (приток Ясельды, бассейн Припяти) и ряд близких микротопонимов являются адаптированными переосмысленными балтскими названиями от основы близкой к гидронимическому термину krioklis –«водопад» (сходные названия имеют ряд водотоков в Литве). Гидроним Жигулянка (приток Ясельды, бассейн Припяти) может иметь и балтский, и славянский варианты толкования. Балтский (ятвяжский) формант —да отмечен в гидронимах Ясельда (бассейн Припяти) и Гривда (бассейн Щары) со славянскими основами (термины ясло – «колыбель» и грива – «небольшая возвышенность»). Исследователями не исключается, что название р. Ясельды неоднократно подвергалось славянизации и балтизации [30]. Данный факт вновь отражает излом топонимического палимпсеста в пределах балто-славянской этноязыковой контактной зоны. Отмечалось, что стыки диалектно-этнографических зон есть вероятные месторазвития этноса, а «эпицентр» этногенеза белорусов располагался как раз в переходной зоне между двумя диалектно-этнографическими массивами – северо-восточным (кривичско-полочанским) и юго-западным (западно-полесским, дреговичским) [31, с. 27–28].

Доминантными в регионе являются славянские патронимические форманты — ичи/-ычи, — ово/- ево, — ин (- ина, — ино, — ины), что отражает классический постулат, сформулированный для Полесья основоположником советской топонимики В. А. Никоновым: среди ойконимов значительна доля таких, которые первоначально отражали не место, а местных жителей [32, c. 193]. Например, в Пинском районе из 179 названий сельских населенных пунктов 76 имеют вышеназванные форманты с несомненным господством форманта — ичи/-ычи (46 названий).

Фундаментом славянского топонимического пласта палимпсеста служит народная географическая терминология. Характерно, что наряду с исключительно детализированной и, в основном, не поддающейся периодизации физико-географической терминологией (термины рельефа и литологии, водных объектов и болот, растительности), значительное место в региональном топониконе занимают агроонимические термины. Как результат, каждый слой топонимического палимпсеста отражает различные этапы сельскохозяйственного освоения региона.

Славянский пласт региональной топонимии не является однородным: топонимическое «многоголосие» наполняет этот наиболее понятный слой палимпсеста разнообразным звучанием, и, в первую очередь, фонетически. Создается несколько фонов, своеобразных фонетических измерений топонимического палимпсеста: локальный и официальный (белорусский; русский). Местное западнополесское произношение географических названий существенно отличается от официального (как белорусского, так и русского): Дорогичин вместо Дрогичин, Кобрынь вместо Кобрин, Пына вместо Пина, Бэрэза вместо Береза, Залыенне вместо Заеленье, Дырывная вместо Деревная. Причина в том, что геокультурный регион Западного Полесья выделяется специфической лингвистической диалектной единицей – западно-полесскими (загородскими) говорами, которые характеризуются архаичностью. Диалектологи длительное время воздерживались от окончательной языковой интерпретации западнополесских (брестско-пинских) говоров, считая их то белорусскими, то украинскими, а в 1980–1990-е годы даже существовало движение за создание на основе этих говоров западнополесского литературного языка [33].

Здесь следует отметить северную границу говоров, где отмечается дифференциация на отдельные диалектные единицы в результате контакта с основным массивом белорусского языка (рисунок 3).  Это излом палимпсеста в контактной зоне. Как результат, необычная полифония топонимического палимпсеста, придающая неповторимое звучание геоономастическому и лингвистическому сегменту регионального западнополесского геокультурного пространства.

Рис. 3. Берестейско-Пинские говоры [34, с. 204].
1. Основной ареал берестейско-пинских (загородских) говоров. 2. Малечский диалектный тип.
3. Городнянский диалектный тип. 4. Стригинский диалектный тип. 5. Верхнеясельдинский диалектный тип. 5а. Смоляницкая подгруппа верхнеясельдинских говоров. 6. Бержновский диалектный тип. 7. Говоры Радостовского диалектного ареала.

Наконец, в самом верхнем слое славянского пласта палимпсеста четко прослеживаются процессы стирания топонимии. Богатейший топонимический материал представляет микротопонимия, которая быстро исчезает в связи с современной трансформацией культурных ландшафтов. Еще один аспект – наследие гегемонических топонимических практик ХХ века (в первую очередь, польский и советский периоды). Это касается не только урбанонимов, но и ойконимов. В результате возникли своеобразные символические «разрывы» в палимпсесте, когда местные жители не приняли новые формы текста. Данное явление может характеризоваться как «символическое насилие» [35]. Например, многие официальные советские названия населенных пунктов, появившиеся в период массовых топонимических чисток в Беларуси в 50 – 60-е годы ХХ века, до сих пор не прижились в локальной языковой среде, и в народной речи по-прежнему бытуют исторические формы [36]. Все эти особенности придают еще одно измерение топонимическому тексту регионального палимпсеста.

 

Заключение 

На основе вышесказанного представляется возможным сделать следующие выводы.

  1. В использованном нами топонимическом кейсе специфического геокультурного региона, каковым является Западное Белорусское Полесье, концептуальная модель палимпсеста включает в себя пространственно-временную динамику и генезис его элементов. Элементы палимпсеста имеют несколько вариантов своего существования: остаются устойчивыми в течение длительных периодов времени; остаются навсегда утраченными; трансформируются частично или до неузнаваемости; полностью стираются и на их месте возникают новые элементы; восстанавливаются (реконструируются) – записываются заново.
  2. Применение концептуальной модели место как палимпсест для изучения территориальных различий и закономерностей пространственно-временной дифференциации топонимических комплексов, а также для изучения диахронических срезов, отражающих ситуацию в геокультурном пространстве в пределах конкретного хронологического периода по геотопонимическим данным, является перспективным подходом. Значительный интерес представляют изломы топонимического палимпсеста, дающие реальное представление о предшествующих слоях. Геотопонимическая индикация позволяет определить данные части палимпсеста, что представляет собой поле для исследований в различных направлениях изучения геокультурного пространства (этническом, лингвистическом, геоономастическом, политическом, социальном и других).
  3. Анализ топонимии следует проводить комплексно и сопряженно, включая в работу не только исследуемый класс топонимов, но и локальную микротопонимию, гидронимию, а для урбанонимов и виконимов – периферийные ономастические категории, такие как эргонимы – названия кафе, предприятий, стадионов и так далее. Все они вписаны в палимпсест как элементы геоономастического сегмента геокультурного пространства. Важнейшим требованием является использование современных ГИС- технологий, поскольку они позволяют изучать топонимический палимпсест во всем разнообразии его характеристик, включая многослойность, полифонию и множественность измерений.

 

 

Список использованных источников

 

  1. Манаков А. Г. Структура геокультурного пространства России: подходы к делимитации // Псковский регионологический журнал. 2012. № 14. С. 22–35.
  2. Наугольных С. В. Палеоэкологический палимпсест // Природа. 2011. С. 69 – 75.
  3. Четырехъязычный энциклопедический словарь терминов по физической географии / Сост. И. С. Щукин. М.: Советская энциклопедия, 1979. 703 с.
  4. Graham M. Neogeography and the palimpsests of place // Tijdschrift voor Economischeen Sociale Geografie. 2010. Vol. 101, No. 4. P. 422–436. DOI:10.1111/j.1467-9663.2009.00563.
  5. Jang S.-Y., Choe Y., Kim S.-A. Place engine: a dynamic model of integrated human-oriented GIS and urban media // Procedia-Social and Behavioral Sciences. 2015. Vol. 174. P. 3314–3321. DOI: 10.1016/j.sbspro.2015.01.999.
  6. Tucci M., Ronza R. W., Giordano A. Fragments from Many Pasts: Layering the Toponymic Tapestry of Milan // Journal of Historical Geography. 2011. Vol. 37. No. 3. P. 370–384.
  7. Komac B. Social memory and geographical memory of natural disasters // Acta geographica Slovenica. 2009. Vol. 49, No.1. P. 199–226.
  8. Митин И. И. Место как палимпсест // 60 параллель. 2008. № 4. С. 20–25.
  9. Лавренова О. А. Междисциплинарное поле мысли: культурный ландшафт // Проблемы теоретической и гуманитарной географии: сб. науч. статей, посвященный 80-летию со дня рождения Б. Б. Родомана / Сост., отв. ред. Д. Н. Замятин. М: Институт наследия, 2013. С. 209–249.
  10. Красовская Т. М., Тульская Н. И. Культурные ландшафты аборигенов Арктики России: идентификация и картографирование // Материалы междунар. науч. конф. «ИнтерКарто / ИнтерГИС». 2013. Т. 19. Ч. 1. С. 172–175. DOI:10.24057/2414-9179-2013-1-19-172-175.
  11. Исаченко Г. А. Опыт интерпретации изменений культурного ландшафта с позиций динамического ландшафтоведения // Известия РАН. Серия географическая. 2017. № 1. С. 20–34.
  12. Митин И. И. Место как палимпсест: мифогеографический подход в культурной географии // Феномен культуры в российской общественной географии: экспертные мнения, аналитика, концепты / Под ред. А. Г. Дружинина и В. Н. Стрелецкого. Ростов-н/Д.: Изд-во Южного фед. ун-та, 2014. С. 147–156.
  13. Cosgrove D., Jackson P. New directions in cultural geography // Area. 1987. Vol. 19, No. 2. P. 95–101.
  14. Duncan J., Duncan N. (Re)reading the landscape // Environment and Planning D: Society аnd Space. 1988. Vol 6, No. 2. P. 117– 126.
  15. Dwyer O., Alderman D. Memorial landscapes: analytic questions and metaphors // Geoforum. 2008. Vol. 73. P. 165–178. DOI: 10.1007/s10708-008-9201-5.
  16. Лавренова О. А. В пространствах таятся пространства: грани научной школы Ю. А. Веденина // В фокусе наследия: сб. статей, посвящённый 80-летию Ю. А. Веденина и 25-летию создания Российского научно-исследовательского института культурного и природного наследия имени Д. С. Лихачёва / Сост., отв. ред. М. Е. Кулешова. М.: Ин-т географии РАН, 2017. С. 341–358.
  17. Azaryahu M. Renaming the Past: Changes in ”City Text” in Germany and Austria, 1945–1947 // History and Memory. 1990. Vol. 2, No.2. P. 32–53.
  18. Fergusson P. Reading City Streets // French review. 1988. Vol. 61, No. 3. P. 386–397.
  19. Rose-Redwood R., Alderman D., Azaryahu M. Geographies of toponymic inscription: new directions in critical place-name studies // Progress in Human Geography. 2010. Vol. 34, No. 4. P. 453 – 470.
  20. Rose-Redwood R., Alderman D., Azaryahu M. The urban streetscape as political cosmos // The political life of urban streetscapes: naming, politics and space. Abingdon; Oxon: Routledge, 2017. P. 1–24.
  21. Algeo J., Algeo K. Onomastics as an interdisciplinary studies // Names. 2000. Vol. 48. No. 3–4. P. 265–274.
  22. Жучкевич В. А. Общая топонимика. Минск: Вышэйшая школа, 1968. 432 с.
  23. Рылюк Г. Я. Истоки географических названий Беларуси с основами общей топонимики. Минск: Веды, 1999. 247 с.
  24. Басик С. Н. Критическая топонимика как направление географических исследований: проблемы и перспективы // Географический вестник = Geographical bulletin. 2018. №1. С. 56 – 63. DOI: 10.17072/2079-7877-2018-1-56-63.
  25. Седов В. В. Этногенез ранних славян // Вестник Российский Академии Наук. 2003. Т. 73, № 7. С. 594 – 605.
  26. Трубачев О. Н. Названия рек Правобережной Украины: Словообразование. Этимология. Этническая интерпретация.  М.: Наука, 1968. 289 с.
  27. Калуцков В. Н. О трех столпах географической ономастики: топоним – географическое название – геоконцепт // Социо- и психолингвистические исследования. 2015. Вып. 3. С. 7–13.
  28. Басик С. Н. Субстратные топонимы в структуре топонимического комплекса Белорусского Полесья // Вестник БГУ. Сер. 2. 2008. № 2. С. 74 –77.
  29. Кухаренко Ю. В. Полесье и его место в процессе этногенеза славян (по материалам археологических исследований) // Полесье (Лингвистика. Археология. Топонимика). М., 1968. С. 18–46.
  30. Климчук Ф. Д. К особенностям гидронимического ландшафта одной славянской микрозоны // Уч. Записки Тартусского Государственного Университета. Вып. 579. Вопросы становления и развития языковой системы. 1981. С. 52–59.
  31. Рогалев А. Ф. Этнические и географические названия как источник изучения этноязыковой истории (на материале Беларуси): автореф. дис. …д-ра филол. наук. Минск, 1996. 32 с.
  32. Никонов В. А. Две волны в топонимии Полесья // Полесье (Лингвистика. Археология. Топонимика). М., 1968. С. 193–205.
  33. Климчук Ф. Д. // Славянское языкознание: покидая XX век… К XIV Международному съезду славистов (Охрид, 10-16.09, 2008) / Отв. ред. А.Д. Дуличенко. Tartu Ülikooli Kirjastus / Тарту: Tartu University Press, 2008. С.209–224.
  34. Климчук Ф. Д. Берасцейска-Пiнскi дыялектны арэал // Волынь фiлологiчна: текст i контекст. Захiднополiськi говiрки в простори та часе. 2010. Вып. 9. С. 199 –207.
  35. Alderman D. H. Place, naming, and the interpretation of cultural landscapes // Ashgate Research Companion to Heritage and Identity / B. Graham, P. Howard (eds.). London: Ashgate Press, 2008. P. 195–213.
  36. Басик С. Н., Роговцов Д. А. Политика и практика топонимической номинации в контексте национальной политической символики Беларуси: теоретико-концептуальный аспект // Веснік Гродзенскага дзяржаўнага ўніверсітэта ім. Я. Купалы. Серыя 1. Гiсторыя и арехеалогiя. Фiласофiя. Палiталогiя. Т. 9, № 1. С. 116 – 123.

 

 

 Basik Sergei

Ph. D. in Geography, professor, School of Liberal Studies, Conestoga College, Kitchener, Canada

 

NAME AND PLACE: TOPONYMIC PALIMPSEST IN THE GEOCULTURAL SPACE

  

The paper discusses the possibilities of applying a conceptual model of «place as a palimpsest» to the geotoponymic studies of geocultural space on the regional case of Belarusian Western Polessie. Thus, the main characteristics of the toponymic system as palimpsest are examined including multilayeredness, polyphony, and multiplicity of dimensions. The study concludes that the geotoponymic palimpsest fractures which provide information about ​​the preceding layers and reflect the ethno-linguistic contact zones are of considerable interest to the filed of cultural geography.

  

Keywords: geocultural space, place as a palimpsest, geotoponymic studies, Belarusian Western Polessie.

 

© АНО СНОЛД «Партнёр», 2018

© Басик С. Н., 2018